Проповедь архимандрита Кирилла (Павлова) (+2017г.) в Троицкую родительскую субботу
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Дорогие во Христе братия и сестры, совершая сегодня поминовение наших усопших во Христе сродников, благовременно побеседовать для нашего назидания об одном важном вопросе, который имеет большое значение для всех и для каждого — о будущей загробной жизни. Вопрос о будущей жизни вольно или невольно заставляет задумываться каждого благомыслящего человека — как религиозно настроенного, так и человека, равнодушно относящегося к религии, но в котором еще не развращено сердце. Всех занимает мысль о том, как мы будем жить после своей смерти, как построится наша будущая жизнь, и в чем будет она проходить, и так далее. И вопрос о будущей жизни является глубоко жизненной истиной, признание или непризнание которой сопровождается величавшими практическими последствиями. Непрочна и суетна наша жизнь, которою мы живем на земле. Самое хорошее, ясное, радостное течение ее часто омрачается самыми неожиданными для нас житейскими скорбями и несчастьями.
Ненадежно наше счастье на земле, радости наши смежны с горем; от богатства недалеко нищета, от здоровья — болезнь, и сама жизнь наша может неожиданно пресечься смертью. И все это неудержимо и скоротечно бежит, так что и не замечаешь, как проходят дни нашей жизни. И человеку грустно бывает, когда видит непрочность и непостоянство земных благ Но еще грустнее становится, когда при этом остаешься безутешным. Где же искать утешения, как не в твердой надежде, что настоящая жизнь не оканчивается смертью, что мы должны ждать новой, будущей загробной вечной жизни? Говоря о ней, святой апостол Павел обращается к христианам с такими словами: «Нe хочу оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие упования. Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших во Христе Бог приведет с Ним» (1 Фес. 4, 13-14). Только не имеющие утешения в надежде на продолжение настоящей жизни по смерти сетуют, печалятся, а иногда даже отчаиваются в жизни и не находят ни в чем утешения. Верующий же человек, напротив, надеется, что будущая жизнь есть, и эта надежда на будущую жизнь, это ожидание составляют источник истинного утешения и успокоения во всех приключающихся в земной жизни скорбях.
Таким образом, мысль о нашей участи в будущей жизни, по-видимому, должна быть у всех нас чаще всего и занимать наше сердце и мысль больше всего. Но, к сожалению, в наши дни под влиянием ложного духа времени есть немало людей, которые совсем отрицают загробную будущую жизнь, и понятно, какие последствия ожидают от отвержения загробной жизни. Такие неверы-отрицатели или совсем отчаиваются в земной жизни и не видят в ней никакого смысла, или, если живут, то живут одной низменной животной жизнью, держась эпикурейского правила: станем есть и пить, ибо завтра умрем! Господства чувственно-животных страстей и грубой материальной силы, подавление всего духовного, нравственного — вот к чему приводит отвержение веры в будущую жизнь.
Но есть люди и другого рода, которые хотя и не отрицают будущей жизни, но зато обнаруживают крайнее равнодушие к своей загробной жизни, совершенно не думая о ней. Они веруют в жизнь будущую, но веруют так слабо, что этот столь важный предмет веры совсем не тревожит их сердце, и они едва-едва иногда вспоминают о нем. Они веруют, что душа бессмертна, веруют, что будет будущее блаженство, будущее мучение и воздаяние, и, однако же, не размышляют, что значит быть в вечном блаженстве или в вечных муках, особенна — быть в вечных муках, которые страшны и ни на минуту не ослабляемы. Будущей жизни здесь нет, нет будущего блаженства и мучения, а есть настоящая жизнь с ее удовольствиями н неудовольствиями, и поэтому временная жизнь с ее удовольствиями заслоняет неощущаемое будущее, и поэтому так много людей остаются равнодушными к столь важному для нравственной жизни вопросу. Различны причины равнодушного отношения людей к вере в будущую жизнь: излишние привязанности к миру и к его благам; порабощение себя каким-либо грехом или пороком.
Но Святая Церковь, заботясь о наших усопших сродниках и о нас, пробуждает в нас веру особыми общественными богослужениями. Сегодня суббота накануне Троицына дня. И мы собрались с вами по следующей причине: в день Пятидесятницы сошел Дух Святый на апостолов и на всю Церковь Христову, и мы в день Пятидесятницы испрашиваем у Господа благодати всесвятого и всеосвящающего Духа Утешителя и для себя и для усопших. Поэтому Церковь и установила молиться за них накануне в субботу и в самый день праздника, потому в эти дни Господь особенно благоволит ко всем, и даже во аде содержимым. Господь есть Бог живых, и все у него живы. Но нет человека, который бы пожил и не согрешил, поэтому смерть застает нас должниками пред Богом. А между тем человек может творить добрые дела в земной жизни, за гробом же он уже ничего сделать не может, чтобы улучшить свое положение, и его ожидает или помилование, или осуждение. Поэтому, исполняя заповедь Христову о любви к ближним, мы молимся о прощении грехов в вере скончавшихся. Многочисленные примеры говорят о пользе молитв за усопших.
«Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная».
3 (16) июня 1962 г.
Слово архиепископа Никона (Рождественского), Вологодского и Тотемского (+1918г.), в день Троицкой родительской субботы
Суета сует на могилах почивших
Живу я в келье над конторою лаврских кладбищ. Каждый день мимо моих окон проносят и провозят на кладбище покойников. Каких, каких процессий тут не насмотришься! И пышные погребальные колесницы, под балдахинами, с хором певчих, собором священнослужителей, сопровождаемые странными, на взгляд русского человека и скромные дроги простых смертных, и лафеты, на коих привозят сюда военачальников, и простые гробы, несомые на руках… То слышится погребальное «Святый Боже», то — прощальные залпы ружейных выстрелов при опускании гроба военачальника… Несут, а иногда и везут множество венков, идут толпы провожающих в последний путь. Опустят в могилу, раздастся последнее надгробное — «Вечная память», и скроются под землею останки человека — будь он знатный из знатных, будь самый скромный странник земли — всем один удел: «Земля еси и в землю отъидеши!..»
Настанет весна. Оттают снега. На могиле появится памятник — иногда роскошный, в несколько тысяч рублей, иногда — попроще… И видишь, как с утра до вечера и идут и едут к родным могилкам русские люди, и радуется сердце, когда подумаешь: что их влечет сюда? Да что же как не любовь?.. Ах, если бы то была любовь христианская, любовь на смирении и преданности сердца Богу воспитанная!
Но — увы! Когда присмотришься поближе, то увидишь нечто странное, чуждое духу христианской любви. Зайдите в контору, прислушайтесь, как тут бранят монахов за дорогие якобы расценки на все.
Но ведь эти монахи ни в чем не повинны: они исполняют лишь то, что им приказано. А приказано — Духовным Собором Лавры, который, конечно, строго обсудил таксы и не руководился при этом слишком корыстными целями. За что же бранить монахов, сидящих в конторе?
— Сударыня! — пытается успокоить расходившуюся барыню инок, — сударыня, ведь мы не можем ни копейки уступить против таксы…
— Да я не вас и браню, а всех вас, монахов! Все вы — корыстолюбцы! — выпаливает благочестивая молитвенница за своего усопшего.
А сама покупает венок в несколько десятков рублей на могилу, венок, который, конечно, ни покойнику, да и никому не нужен. А того, что получаемые с кладбища деньги идут на дела благотворения, притом — не случайные, а обязательные для Лавры — она не хочет и знать. Она готова требовать, чтоб и за ее покойника молились, поминали его имя в Лавре совершенно бесплатно, и особые обедни служили даром… Что ей за дело до того, что таких капризных просительниц — тысячи!
Но оставим их в покое. Подумаем о другом, более важном. Ведь вот как люди заботятся, кажется, о покойнике, когда он уже на том свете: а позаботились ли о нем, пока он еще лежал больной? Пригласили ли к нему священника для напутствия Св. Тайнами? Приготовили ли его к христианскому переходу в вечность? Напротив: не отстраняли ли, следуя совету нынешних неумных врачей, всякую мысль о смерти от его сознания?
Да и сам покойный: давно ли он говел и причащался Св. Тайн? Давно ли был в храме Божьем? Думал ли когда о вечности, верил ли в нее? О, как ныне много таких, о коих нас, пастырей, просят молиться, заказывают нам панихиды и обедни, а сии покойники — и в Бога-то не веровали! С какой совестью мы будем молиться за человека, который смеялся над нашею святою верою, как над суеверием? Но и этого мало: мир сей, лукавый и прелюбодейный, по слову Спасителя, хочет заставить нас, как бы издеваясь над нами, над нашею верою святою, молиться даже за явных богохульников и самоубийц! Как возмущаются эти неверы, когда архиерей решительно запретит священнику отпевать самоубийцу, следуя в сем случаю указанию церковных правил! Иной раз думаешь: Господи! Да чего ради эти люди так хлопочут? Ведь и покойник, и сами-то они никогда в церковь не заглядывали и не заглядывают: на что же им эта панихида, это, в сущности, какое-то кощунство? А им это доставляет особое удовольствие: заставить и попов «почтить» покойника их! Ведь знаменитого иудея самоубийцу Пергамента хотели обманом похоронить в Невской лавре, а по казненном изменнике Шмите заставили служить панихиду, да еще архиерея! Но, да не воспомянутся дела минувших сумасшедших дней! В наши-то дни разве не творится нередко то же самое? Разве не творят насилие над служителями Церкви, требуя от них молитвы за тех, за кого их совесть, следуя церковным канонам, молиться не дозволяет? А эти «панихиды» по неправославным, даже вопреки воле самих покойников, совершаемые в православных церквах? Мы молимся, часто против совести, и за армян, и за лютеран, и за римско-католиков, и за всяких еретиков — молимся «официально», иногда даже по распоряжению мирской власти… Не насилие ли это над свободою нашей православной совести и — это в наше-то время свободы совести! Пора бы решить этот, жгучий для совести православных служителей Церкви, вопрос так или иначе, но формально, окончательно: за кого из инославных усопших можно и за кого нельзя молиться? Но едва ли сей вопрос может быть решен раньше Церковного Собора.
Но я позволю себе еще раз возвратиться к тому, как и чем поминают у нас покойников? Я не говорю о роскошных, дорого стоящих поминальных обедах: кто же разумный человек скажет, что они приносят пользу душе почившего? Особенно когда они сопровождаются обильными угощениями, в виде разных вин и наливок… Суета сует и рабство моде, обычаю, полуязыческому преданию! Стыдно бы, кажется, просвещенным-то людям так рабствовать! Да и нам, пастырям Церкви, едва ли не грешно поддерживать эти поминальные обеды, особенно с винами, своим присутствием и благословением. Со злом надо бороться мужественно, а эти заупокойные выпивки разве не зло, разве не оскорбление памяти почивших? Но не об этом хотелось бы сказать. Ведь верующим в Бога известно, еще с ветхозаветных времен, что милостыни и молитвы очищают грехи. А много ли добра делается теми, кто расходует тысячи вот на эти роскошные похороны. Иной раз — грешный человек — думаешь: сколько бы добра-то можно было сделать, устранив всю эту роскошь и употребив истраченные на нее деньги — во славу Божью, на дела благотворения всякого рода? Вот там, в далекой Камчатке, нуждаются в храмах Божьих, а походный храм можно купить готовый в Петербурге у Жевержеева всего за триста рублей: сколько бы радостей и слезной благодарности вызвало пожертвование туда хоть одного походного храма в память почившего! Как плачут наши бедные переселенцы в Сибири, не имея храма Божия ближе ста-двухсот верст, как бы они возликовали, получив хотя бы вот такой походный храм для своего селения! Сколько детишек учится в развалившихся школах церковных, зябнут, бедные, вместе со своими учителями и учительницами: как бы они усердно помолились за неведомого им покойника, если бы в память его им поправили, не говорю уже — построили школку! В наших деревнях на сто верст одна больница, один фельдшер: какое сердечное спасибо сказали бы обитатели этих деревень, если бы им на средства и в память усопшего христианина прислали хоть временную медицинскую помощь! А сколько сироток на свете, беспризорных, бесприютных, сколько их плачет по улицам городов и селений, сколько вдов беспомощных — сколько бы можно было сделать добра в память усопших вместо пышных балдахинов, этих тысячных памятников, этих роскошных венков! Ведь стоило бы только кому-либо начать: смотришь, мало-помалу вошло бы в обычай, святой обычай, и дела благотворения, во имя любви к почившим, в духе матери-Церкви и под ее благодатным руководством, расцвели бы благоуханными розами по лицу родной земли. Может быть, поменьше было бы роскошных памятников на кладбищах наших обителей и столичных; может быть, не так эти памятники были бы роскошны, но на Руси-то стало бы теплее, русской душе было бы отраднее. А теперь… выйдешь на кладбище и как-то грустно становится, когда эти каменные глыбы, эти мраморные и металлические часовни ничего не говорят моему сердцу, кроме того, что тут лежит купец такой-то, генерал такой-то, тайный или действительный статский советник такой-то… Был человек, и не стало его, а кто он был, много ли добра на земле сделал — Бог его знает! И не движется черствое сердце на молитву за сего покойника, и равнодушно проходишь мимо такой могилы. А вот могила известного благотворителя, вот могила героя, душу свою положившего за веру, Царя и Отечество: и невольно поднимается рука для крестного знамения, невольно вырывается из души молитвенный вздох: «Упокой, Господи, душу его!..» Как хотите, а есть тайное общение душ, для нас самих непонятное, но тем не менее реально ощутимое, когда эти души встречаются одна с другой. Как они встречаются? Да вот вы пришли на могилку, вы прочитали надпись, которая сказала вам, что тут лежит не простой Петр или Иван, коих миллионы, а — человек, оставивший по себе добрую память сделанным им добром, человек, исполнивший свой христианский долг до конца, а значит — живой член живого тела Церкви Христовой, коей мы все есть члены, и вот душа ваша уже почувствовала свое сродство с почившим, в ней уже шевельнулось чувство живой любви к нему — ведь он член того же таинственного тела, как и вы — и если вас потянуло к почившему, как к родному члену единого тела — Церкви Христовой, то почему же не предположить, что и его душа почувствовала взаимное к вам влечение? Вот то, что я назвал «встречею душ». А посредником сего таинственного влечения является то животворящее добро, которое мы делаем во имя и силою Христа, нашего Спасителя, изрекшего: «Без Мене не можете творити ничесоже».
А если сам почивший не успел сделать этого добра, хоть сколько-нибудь, то — как бесконечно милосердие нашего владыки Христа! — благость Божия приемлет и от нас всякое истинное доброделание от имени почивших наших братии, как бы от них самих. Как же не спешить православным творить добро в память присных своих, отшедших в иной мир! Ах, если бы люди знали, если бы только знали всю благодатную силу такого добра! Ведь оно рекою лилось бы взамен всех этих знаков суеты земной, вроде венков, от коих некоторые благоразумные заживо отказываются: «Просят венков не возлагать, согласно воле почившего». Почему бы не прибавлять к сему: А вместо венков сделать что-либо доброе в память покойного?..
1910г.
Беседа святителя Филарета (Дроздова), Московского и Коломенского (+1867г.), при гробе новопреставленной княжны Анастасии Михайловны Голицыной
Редко, и только покоряясь необходимости, беседовал я при гробах усопших. Ненужна для них повесть о их жизни и похвала, исчезающая в воздухе: а благопотребна и полезна молитва о их вечном покое. А для окружающих гроб зрелище смертных останков человечества, думаю, вразумительнее и поучительнее всякаго слова говорит о ничтожности всего земнаго, о неизбежной для каждаго смерти, о невидимом мире, о сокровенной вечности, в которую ведет нас одна узкая дверь смерти, но которая безмерно пространее видимаго временнаго мира, и в которой есть многия обители горния и преисподния, невечерний день и безконечная ночь, вечный свет и неугасимый огнь, вечный покой и вечное мучение, вечная жизнь и вечная неумирающая смерть.
Но ты, провождаемая ныне в вечность, благоверная княжна Анастасия, прежде отшествия твоего, неоднократно о пути и приготовлении к вечности, о благоустроении души, об очищении и возделании земли сердца, о благовременном насеянии в нем семян вечнаго покоя, так занимательно беседовала со мною, что мне трудно вдруг пресечь собеседование с тобою, и удержаться от малаго, по крайней мере, последняго слова пред последним молчанием. Притом же, теперь могу дать себе свободу сказать о тебе нечто и такое, чего прежде не мог сказать тебе, чтобы не возмутить твоего смирения.
Отрасль рода, издревле возвышеннаго, доблестями своих членов оправдавшаго пред отечеством достоинство своего звания, — ветвь семейства, которому если бы я не приписал наследственнаго благочестия, то меня обличил бы наследственно пребывающий в его доме храм, исполненный частых молитв, — княжна Анастасия в тихом кругу семейства, как крин в юдоли, долго цвела в благолепии девства и целомудрия, в благоухании благочестия и доброты сердечной; и тогда как с умножением дней увядал цвет ея жизни, не уменьшалось, а возрастало благоухание благочестия и доброты. Неизвестна мне первая большая половина ея жизни: но в продолжении более тридцати последних лет знал я ее всегда удаленною от суеты и увеселений мира, преданною церкви, молитве и духовному поучению, мирною в семействе, любящею благотворить, и особенно так, чтобы не ведала шуйца, что творит десница. При постепенном уменьшении крепости телесной, труд нощной молитвы простирала она иногда до того, что в изнеможении упадала пред святынею, пред которою коленопреклонно молилась, и непризываемый ею сон приходил обновить ея силы. При попечении присных и ближних о ея спокойствии, она имела однако иногда скорбь: о чем, думаете? о том, что по немощи не могла, или не довольно часто могла быть в церкви при священнодейственном богослужении, хотя некоторыя части богослужения нередко совершались в ея собственной храмине, исполненной отцепреданною святынею. С некотораго времени, разсудив, что может быть призвана от сей жизни внезапно, и желая отойдти со Христом, она чаще прежняго приобщалась Божественнаго Тела и Крови Христовы: но Бог даровал ей и сие знамение христианской непостыдной кончины, что и пред самым преставлением своим она прияла напутствие священных Таинств.
Утешительно видеть добрую жизнь, благословенную долголетием: потому что одно из благословений Божиих есть — долголетен будеши на земли (Исх. XX. 12). Но вот и благословенное долголетием поприще жизни нашло свой предел; странствование христианской души, взыскующей града грядущаго, кончилось, отворилась темная дверь вечности, и душа скрылась в ней, оставив здесь, как в преддверии дома, дорожную одежду, бренное тело, дабы над тем, что в нем есть от ветхаго Адама, исполнился древний суд: земля еси, и в землю отъидеши (Быт. III. 19).
Что же теперь там, за затворенною для нас дверию вечности? Какую весть можем дать об отшедшей туда ея присным и знаемым, которые, конечно, неравнодушны к разлучению с нею, хотя и были к тому приготовлены немалым временем? На что укажем в утешение и подкрепление продолжающих земный подвиг в вере и благоделании, с большими или меньшими трудами и скорбями? Скажем ли нечто и для тех, которых жизнь представляет не столько дело веры, или труд любви, сколько действие с сознанием или без сознания возгосподствовавшаго правила: да ямы и пием, утре бо умрем (1 Кор. XV. 32); — хотя впрочем, если бы они несколько истрезвились от опьянения суеты, то и без напоминания легко могли бы разсудить, до какой степени безразсудно в неизвестный темный путь предваренным, что на нем есть пропасть, пускаться без указателя и светильника, с одною мечтательною мыслию, что, может быть, и нет пропасти?
Был глас с небесе, и его слышал Тайновидец, и дает его слышать и нам: блажени мертвии умирающии о Господе отныне; ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих; дела бо их ходят в след с ними (Апок. XIV. 13). Слышите, блажены умирающие, но не все, а только умирающие о Господе: умирающие почиют, но не все, а только те, которым обещает сие Дух Божий, которых дела ходят в след с ними. Кто же суть умирающие о Господе? Без сомнения те, которые жили о Христе Господе, облекшись в Него верою и крещением, таинственно питаясь Его Живоносным Телом и Кровию, уготовляя Ему в себе обитель любовию к Нему. Какия это дела, которыя ходят в след за умирающими? — Конечно, не дела плоти, тлеющия и растлевающия, не дела земной корысти и чувственнаго самолюбия, мертвыя и умерщвляющия, но живыя дела духа, дела покаяния, веры, любви к Богу и ближнему. Итак, кто не хочет убивать сам свою надежду будущаго: тот должен внимательно испытывать и благовременно располагать свою жизнь и дела так, чтобы он мог умереть о Господе, чтобы мог за предел гроба переступить сопровождаемый делами жизни, и чтобы в следствие того способен был услышать глас Духа Божия: почий от трудов временной жизни на уповании вечнаго блаженства.
Имеем основание верить, что сей вожделенный глас коснулся тебя, благоверная душа княжны Анастасии. Иди с миром к горнему Иерусалиму, сопровождаемая молитвами любви; и молись взаимно, да не угасает твой достойно чтимый род, и да продолжает в нем жить и действовать древнее благочестие. Аминь.
Говорена в церкви Божией Матери, иконы ея Ржевския,
ноября 13-го, 1854 год
Слово протоиерея Бориса Балашова в Троицкую родительскую субботу
Воскресение жизни и воскресение осуждения (Иоанн 5, 24-30)
Мы слышали сегодня из евангельского чтения, что верующий в Бога, слушающий слово Божие и исполняющий волю Божию имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь (Ин. 5, 24).
Человек рожден, чтобы жить вечно. Его жизнь не ограничивается земным существованием. Смерть — это не конец жизни, а завершение одного жизненного этапа и начало другого, вечного. Господь нам говорит: В чем застану, в том и сужу. Жизнь человека в вечности зависит от того, каким он подошел к границе своего земного существования и каким он предстал пред лице Бога.
Человек, не живущий в общении с Богом, духовно мертв. Если он внимательно прислушается к голосу своей совести, то услышит призыв Божий. Господь зовет нас к Себе, Господь зовет в радостную и счастливую Вечную Жизнь. Но путь только один — через Сына Божия, через Христа. Людям нужно узнать волю Божию, поэтому мы должны обратиться к учению Божественного Спасителя рода человеческого.
Евангелие — слово Божие. В нем выражено и вы-сказано все, что нужно человеку для спасения. Кто искренне, с верою обратится к Евангельской вести, тот услышит голос Сына Божия. Кто будет слушать голос Божий и выполнять волю Его, тот воскреснет духовно и уже в земной жизни будет иметь общение с Богом. А для человека, живущего в Боге, после смерти суда не будет.
В истории человечества наступит момент всеобщего воскресения, когда не только все живые, но и мертвые, жившие ранее на земле, услышат голос Сына Божия: Изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло — в воскресение осуждения (Ин. 5, 29). Все люди предстанут перед Богом. Людей, любящих Бога, справедливость, добро, исполняющих волю Божию, ожидает Вечная Жизнь в постоянном общении с Богом, а потому — радостная, светлая, счастливая.
Люди, творящие зло, не знают Бога и не хотят Его знать. И они придут на суд Божий. Но для них это будет воскресение осуждения. Их сердца исполнены зла, их души омрачены грехами. И эти люди не смогут по состоянию своей души прийти к Богу и жить в Его Небесном Царстве.
Не Бог отвергает людей, а люди сами отвергают Бога, не хотят быть с Ним! Что хотят, то и получат… Не Бог жесток, а человек беспечен и горд. Если человеку здесь, на земле, нравится его греховное состояние, то для него будет невыразимым мучением видеть и ощущать святость Божию. Собственная совесть будет осуждать грешника, перед ним встанет все зло, которое он сотворил при жизни. И он захочет убежать, спрятаться от Бога. Это будет встреча с Богом, но это будет воскресение вечного осуждения. И времени уже не будет, оно кончится с нашим земным существованием. Будет вечность!
Сейчас есть еще время. Мы должны вспомнить слова Божии: Верующий в Меня имеет жизнь вечную. Я есмь хлеб жизни (Ин. 6, 47-48). Нам нужно стремиться жить в Боге, питать душу свою Его Словом и Его любовью, жить верой. Это путь в Вечную Жизнь.
Но если мы идем к Богу сами, то не должны забывать о людях, окончивших свое земное существование. Нужно молиться о них, ходатайствовать за них перед Богом и творить за них добрые дела, которые они не успели сделать на земле сами.
Сегодняшний день как раз и посвящен памяти всех от века усопших православных христиан, отец и братий наших! И мы должны оказать им нашу молитвенную помощь и подтвердить этим нашу к ним любовь.
1998 год
Слово архиепископа Никона (Рклицкаго), Вашингтонского и Флоридского (+1976г.), в Троицкую родительскую субботу
Св. Церковь желает приобщить к радости о воскресшем из мертвых Господе, даровавшем нам вечную жизнь, не только сонмы св. Ангелов и всех живущих на земле, но также и души всех от века умерших, с которыми мы соединены невидимыми узами любви, принадлежности к Христовой Церкви и единством нашего естества. Поэтому после сорокадневнаго прославления Воскресения Христова и девятидневнаго прославления Вознесения Господня на небо, св. Церковь в субботу, в канун последняго великаго праздника — Святой Троицы, завершающаго весь Пасхальный круг, установила заупокойное моление о всех праотцах, отцах и братиях наших, распространяя на их души, силой благодатной любви, свет Воскресения Христова. Это поминовение, как и всякое церковное поминовение, есть общение любви, свидетельство о том, что смерть не есть уничтожение бытия, а лишь переход в иную сферу жизни, с которой нас, еще живущих на земле, соединяет закон благодатной любви. Если души наших близких находятся, по своей праведности, в присносущном свете Господнем, то через молитву о них мы сами духовно просвещаемся светом благодати. Если души страждут за свои грехи, то вознося о них молитву Церкви, мы ниспосылаем им тот свет, который может вывести их из греховнаго мрака и приобщить к присносущему свету Христову.
Мы и здесь на земле, силой любви, друг другу помогаем, друг друга поддерживаем, друг друг ободряем и наша жизнь разстраивается и переходит в страдание и в уничтожение как только нарушается у нас закон согласия, гармонии и любви, являющийся основанием всего мироздания. Вот почему и молитва за умерших, которые живы там — в пока недоступной для нашего ума сфере бытия, — так умилительна, так дорога: она является выражением могущественнейшей силы, соединяющей небо и землю — любви, ибо Бог есть любовь.
Вместе с общей молитвой обо всех усопших, мы сегодня также возносим усердную молитву о прихожанах сего храма: Софии, по случаю исполняющейся годовщины со дня ея кончины, и новопреставленной Фекле, по случаю сорокового дня после ея кончины. Матушка София, известная всем прихожанам сего собора и многим русским людям под именем «царской матушки», в течение своей долгой жизни, закончившейся на 93-м году, много послужила Церкви Божией и была предана ей и ея служителям до последняго своего вздоха, а новопреставленная Фекла, супруга нашего церковнаго работника Степана Григорьевича Головая, отошла к Богу, как смиренная и благочестивая жена, пожившая по заповедям Господним.
Пусть же эти святыя молитвы Церкви Христовой будут и для отошедших в иной мир, и для нас, пока еще живущих на земле, благоухающим фимиамом победы над смертью и вечной жизни.
Май 1963 г.
Слово митрополита Питирима (Нечаева), Волоколамского и Юрьевского (+2003г.), перед панихидой в Троицкую родительскую субботу
Сегодня, братья и сестры, мы поминаем всех от века усопших и тем являем пред Церковью свою веру, свою надежду и свою любовь. День поминовения усопших — это прежде всего открытое и явное для нас самих и для всей Церкви исповедание веры и душевных сил. Я не говорю «чувств», я не говорю «настроений», но именно душевных сил, которые созидают в нас христианский богоподобный образ души.
Мы верим в Бога, верим в вечную жизнь, верим, что наша душа бессмертна и такой пребудет с Богом во веки вечные. И эта вера обретает новую силу уверенности, потому что вся наша жизнь, братья и сестры, говорит нам о том, что мы живем с Богом. Как бы мы ни уклонялись от исполнения Его заповедей, Господь всегда с нами, над нами и блюдет нашу жизнь, и к Нему мы пойдем по смерти. День поминовения усопших — это прежде всего исповедание пашей веры в Бога, в вечную жизнь, в неразрывное единство с нашими усопшими сродниками, со всеми людьми, кто уже прошел путь земной жизни.
Мы исповедуем в этот день и нашу надежду, потому что мы крепко надеемся и уверены в милосердии Божием. Мы надеемся, что Господь вновь соберет нас всех в Своем Царстве — и прежде поживших, и ныне живущих, и тех, которые придут вслед за нами в этот мир, на земной жизненный путь.
В день поминовения усопших мы исповедуем и нашу любовь. Чем другим, братья и сестры, можем мы воздать наш неоплатный долг всем тем, кто жил прежде нас, кто отдал жизнь свою за свободу и мир нашего Отечества, — воинам, положившим душу свою на полях сражений и в тяжких болезнях умерших после этих сражений? Чем воздадим мы тем, кто послужил нашему духовному воспитанию, — нашим духовным отцам и наставникам, которые душу свою полагали за нас в молитве пред Богом о том, чтобы наше нерадивое сердце наконец исправилось? Чем воздадим мы нашим родителям, которые бессонные ночи проводили у нашей младенческой колыбели, проливали слезы о наших проступках, которые скорбят и ныне, когда мы совершаем то, что оскорбляет величие Божие и наше христианское призвание? Чем воздадим мы множеству других людей, которых мы встречали в жизни и которые нам дарили свое душевное тепло? Чем другим мы можем выразить им свою любовь, как не молитвой, и особенно в этот день поминовения усопших?
Вот потому, братья и сестры, Церковь и напоминает всем нам наш долг пред Богом и пред людьми, который основан на церковном духовном опыте, — исповедовать здесь, в этой жизни, нашу веру, нашу христианскую надежду и нашу любовь.
Многообразными путями проходим мы свою жизнь, но в день поминовения усопших, с которыми, казалось бы, мы уже совершенно не связаны никакими внешними узами, в этот день мы особенно исповедуем нашу веру, надежду и любовь в молитве за всех усопших, прежде почивших праотцев, отцов, братьев и сестер наших.
И потому, братья и сестры, с особым усердием совершая молитву о упокоении их душ в Царствии Небесном, приготовив и себе путь в блаженные селения Господни, обновим в памяти своей христианский долг быть верными Богу, иметь крепкую надежду на Бога и горячую и искреннюю любовь ко всем. И в этом проявить свое подлинное христианское призвание. И да поможет нам в этом Господь! Аминь.
16 июня 1979г.
